Вредность не порок - Страница 39

— Как какое?! Ты тут живешь али нет? Перед людями только позоришь! Какая ты учительница после всего?

Срам!..

— В чем срам? Чего ерунду мелете? Я что, дитя малое?

Поздновато меня учить, вам так не кажется?

— Учить ее поздновато, гляньте, люди добрые! Она у нас сама учительница! Кого хошь научит! Чему ты научишь? Как дома не ночевать да вино лакать? Молодая девка, а никакого стыда нет…

Что и говорить, сцепились мы с бабкой не на шутку.

Права она или нет, сейчас не имело никакого значения.

Я прекрасно знала: стоит ей уступить один раз, и она всю плешь тебе проест со своими доисторическими нравоучениями. Можно, конечно, плюнуть на них и уехать в город. Но сбегать не в моих принципах. К тому же Ефим здесь, а не в городе, поэтому делать мне там нечего. И что это бабка так взъелась? Аж позеленела вся. Что особенного произошло? Всякое бывает в жизни, зачем же так волноваться?

— Хватит орать! — гаркнула я в конце концов. — Я вам не внучка, чтобы всякие бредни выслушивать! За проживание исправно плачу, не нравлюсь — завтра же съеду, Контраковы тоже вон дачу сдают…

После этого бабка вдруг побледнела и схватилась за сердце. Ой, не перестаралась ли я? Я ей, конечно, не родня, но знаю, что она ко мне здорово привязалась и, несмотря на показную суровость, за меня переживает. Но только лишь у меня мелькнула тень мысли о том, что, пожалуй, надо немного сбавить обороты, бабка развернулась и выдохнула:

— Чтоб завтра ноги твоей здесь…

Я опешила и открыла рот. Этого я никак не ожидала.

Степанида тем временем развернулась и ушла к себе, громко хлопнув на прощание дверью.

Ситуация, однако. Все так быстро перевернулось с ног на голову, что я даже растерялась. Ведь, в общем-то, я говорила не серьезно, так, в запале. Мы частенько с бабкой переругивались, она это дело уважала, размяться для разрядки, но так мы с ней никогда не ссорились. И никогда такой злющей я ее не видела. Я села на лавку и подперла кулаком подбородок. Может, что-то случилось, чего я не знаю? Следя за беспрерывно мельтешащим маятником треклятых ходиков, я растерянно барабанила по столу пальцами. Может, пойти к ней, спросить, в чем дело? Нет, я не могу. Это ведь она на меня набросилась, как с цепи сорвалась. Так, а где Стас?

Не успела я о нем подумать, как он возник передо мной, и вид имел такой, словно я только что кого-то убила.

— Ты озверела, что ли? — Он сел напротив и сцепил перед собой пальцы. — Что с тобой?

«Так, — сообразила я, неожиданно разозлившись, — этот игрок не из нашей команды…»

— В чем, собственно, дело?

— Настя… За что ты на нее наорала?

— За что? За то, что лезет куда не надо!.

— Она за тебя переживает…

— Она не за меня переживает. Она переживает за то, что люди скажут. Как же, у Степаниды Михайловны такая жиличка, такая жиличка! Вы слыхали? Она домой после «Спокойной ночи, малышня!» не пришла! Представляете, какая развратная особа?

Я вытаращила глаза и затрясла головой, изображая всю глубину ужаса, охватившего ближайших соседей.

Стас сжал губы, и по его скулам заходили желваки.

— Я вижу, что еще кое-кого мое поведение не устраивает. Стас, дорогой, ну хоть ты объясни мне, как быть?

Что теперь — закопаться, в землю лечь? Можете вы наконец понять, что я не маленькая уже? Я не ребенок, Стас. Все делают, что хотят, и все из лучших побуждений, а ты слова сказать не можешь, сразу обиды! Что, не так?

Тебя я, конечно, понимаю, ты тут по долгу службы, работа у тебя такая, но мне, сам подумай, легче от этого?

Высказав в лицо Стасу все свои претензии, я жестом предложила ему ответить.

— Ты просто дура, Настя, — отозвался вдруг он, я даже икнула.

— Я дура?

— Ты. Утверждаешь, что шибко взрослая, а сама несешь околесицу.

— Это почему же?

— Потому что.., последние несколько дней ты словно по фазе двинулась… Дома не ночевала и надралась, словно сапожник последний. Смотреть тошно было.

— А что же ты смотрел? И в сад меня таскал?

— Да чтобы ты горницу не загадила! — рявкнул Стас. — И бабка права, кому это терпеть приятно? Если бы она за тебя не переживала, она бы тебя выгнала давно!

— А она и выгнала!

— И правильно сделала!

— Да она.., да ты… — Тут у меня от обиды горло спазмы перехватили. — Вы все.., из-за денег! Я ей все в доме сделала, а ты.., мама тебя купила! За зарплату свою стараешься!

Стас вскочил на ноги:

— Дура!

Я грохнула по столу кулаком:

— Не смей на меня орать! Не смей! Кто ты такой? Холуй .. Ненавижу тебя! И всех вас! Завтра вы от меня избавитесь, можете радоваться!.. Видеть тебя не могу!

Взлетев с лавки, я рванула к себе, едва не сбив Стаса с ног. Оказавшись в своей комнате, развернулась и со всего маха шарахнула дверью. Дом дрогнул, через мгновение за стеной что-то скрипнуло и грохнулось оземь. По дощатому полу раскатились во все стороны детали, и ненавистные скрипучие ходики прекратили свое существование. Тренькнула, распрямившись, пружина, и во всем доме воцарилась гробовая тишина.

Закинув руки за голову, я лежала, не раздеваясь, на кровати и таращилась на потолок. За последние полчаса я раз двадцать дословно вспомнила наш последний со Стасом разговор, каждый раз переживая все заново.

Обида клокотала в груди, горько щемило сердце, и глаза наполнились непрошеными слезами.

"Никому я не нужна. Ни-ко-му… И правильно. Кому нужна такая дура, как я? Ну и плевать. Мне тоже никто не нужен. У меня квартира в городе есть. Пусть тут вдвоем с бабкой целуются. Они оба хорошие, правильные, вот и ладно. Зато у меня есть Ефим. Он так и сказал:

«Моя девушка!» Значит, он — мой парень И его не интересуют ни мои деньги, ни моя мама. Он считает меня провинциалкой, что ж, пускай так. Я нравлюсь ему такой, какая есть"