Вредность не порок - Страница 82

— Скажите, пожалуйста… — вкрадчиво протянула я, заметив, что Седой не столько злится, сколько усиленно скрипит мозгами. — А почему не было сделки?

— Почему? — Он зло рассмеялся. — Да потому что покупателей встретили на узенькой лесной тропке и разнесли их машинку к едреной бабушке в кровавые клочья!

Ясно, деточка?

— Ясно, дяденька… — Я поскребла в затылке и опомнилась. Сейчас подумает, что я над ним издеваюсь! Ой! То есть извините… А-а.., все подумали, что это вы сделали?

— А все подумали, что на машинку я навел… Спрашивай еще, любознательная моя…

Я и сама понимала, что меня уже несет, но остановиться не могла.

— А-а… Белый — это не покупатель?

— Нет.

— А-а…

— Уважаемый человек. Договаривается с продавцом, договаривается с покупателем. Встречу устраивает на своей территории. Обговаривает все мелочи. И его человек в определенное время сообщает сторонам все условия. Продавец и покупатель встречаются только в момент сделки. Проблем нет, все довольны, каждый получает то, что хочет.

Рассказывал Седой замечательно, подробно и понятно, я слушала в оба уха, всячески стараясь отогнать назойливую, словно весенняя муха, мысль: а чего это вдруг он так откровенничает? Изведясь в конце концов этим вопросом и видя, что искренность собеседника иссякает, проникновенно спросила:

— А зачем вы меня сюда привезли? Я-то Вам зачем?

Ласково кивнув головой, Седой пояснил:

— Если б ты спросила Ефима, знаешь, что бы он сказал? «В пасьянсе каждой карте свое место. И свое время…» И коли ты до сих пор живая, значит, нужна…

Я отпрянула и неожиданно громко икнула. Седой глянул удивленно и раздраженно бросил:

— Ты мне сегодня чаю нальешь или нет?

— Пожалуйста, пожалуйста, — зачастила я, бестолково гоняя посуду по столу, — вот чай, вот сахар…

Ближе к вечеру в мою комнату снова заглянул Мамонт.

— Эй, — позвал он негромко, — не спишь?

Я оторвала голову от подушки и глянула на радостную физиономию. Какой тут сон! Битых три часа, а то и больше, я ворочалась с боку на бок, вздыхала и маялась.

— Нет, — отозвалась я, — тебе чего?

— Ребята жрать хотят…

Вот прорва! Нет, это просто беспредел какой-то!

В туалет выпускают по расписанию, из комнаты выходить не дают, а готовить им бегай по первому зову! Рожи наели — в дверь не пролезают…

— Нет, — буркнула я, демонстративно отворачиваясь к стене, — не пойду.

— Да ну? — обрадовался Мамонт и просочился в комнату — А у меня самые широкие полномочия!

— Умное слово выучил?

— Ага! И тебя могу научить. Если много говорить будешь…

— Спасибо, не надо. — Решив не дожидаться, пока он стащит меня за ноги, я встала с кровати самостоятельно.

Спускаясь вниз по лестнице, отметила, что свет горит только в коридоре, гостиная, веранда и кухня тонули во мраке. Перешагнув порог кухни, я остановилась. Но вот глаза привыкли к темноте, и я увидела Семена, сидящего в углу возле окна.

— На ночь есть вредно, — с достоинством сообщила я, шаря рукой в поисках выключателя, — поэтому я с удовольствием приготовлю вам макароны с тушенкой.

Мой нахальный монолог остался без ответа, я не обиделась и принялась молча громыхать посудой. Приготовление кулинарного шедевра, предложенного мной, много времени не заняло, вскоре я водрузила на середину стола обшарпанную кастрюльку, объявив:

— Готово!

Соответствующей реакции не последовало; решив не впадать в панику раньше времени, я аккуратно расставила тарелки и разложила вилки. Ножи, памятуя о склонностях гостевого состава, вытаскивать поостереглась.

Потоптавшись еще немного возле плиты, я присела к столу, делать уже было нечего, а спросить, можно ли вернуться в спальню, честно сказать, побоялась. В доме буквально звенела напряженная до предела тишина, глянув в темное слепое окно, я поежилась. В этом окошке я не то что как на ладони, я как бабочка из коллекции, намертво пришпиленная булавкой.

— Ешь… — вдруг тихо раздалось из угла.

Отказываясь верить своим ушам, я покосилась на вросшего в стенку Седого.

Однако язык мой отказался произнести решительное «нет!», ноги задрожали, а глаза предательски набухли.

— Ешь… — снова нараспев прошипел Седой и ободряюще добавил:

— Замочу…

В углу произошло плавное, едва заметное движение.

Ведь знала я, что не следует еще раз туда смотреть, но то ли проклятое любопытство, то ли глупость опять взяли верх, и я повернула голову. Теперь правая рука Седого расслабленно лежала на углу стола, а указательный палец кокетливо поигрывал на курке пистолета. Небрежно развернутый в мою сторону ствол завораживающе смотрел мне в грудь блестящим черным зрачком. Это новое, доселе никогда не испытываемое ощущение заставило вдруг мою руку потянуться вперед и крепко вцепиться в горячую ручку кастрюли. Придвинув ее к себе, я медленно и аккуратно наполнила ближайшую тарелку, бессознательно отмечая, как Седой удовлетворенно качает головой в такт моим движениям. Облезлая алюминиевая вилка, изрядно потрепанная жизненными невзгодами и пренебрежительным отношением хозяев, больно стучала по зубам, и макароны большей частью валились мне на колени. Согнувшись над тарелкой едва ли не крючком, я щедро поливала свой незапланированный ужин беззвучными горькими слезами, безрезультатно силясь пропихнуть что-нибудь внутрь протестующего желудка.

Не знаю, сколько длилась эта пытка, большая часть макарон уже переместилась с тарелки под стол, когда Седой вдруг подал голос:

— Ну?

— Нету. Пусто, — пригнувшись ниже уровня подоконника, в кухню прокрался Ушастый, — Додон на крыше, Мамонт с Бурым во дворе.